Язык жизни. Ненасильственное общение - Маршалл Розенберг

Я никогда раньше не слышал этого слова и не знал, что некоторые используют его в качестве презрительного наименования евреев. После школы эти двое мальчиков поджидали меня. Они повалили меня на землю и начали бить и пинать.

С того лета 1943 года я начал раздумывать над двумя вопросами, которые упомянул. Что дает нам силы сохранять связь с нашей сочувствующей природой даже в самых тяжелых условиях? Я думаю о таких людях, как Этти Хиллесум, которая сохраняла сочувствие, даже когда оказалась в ужасных условиях концентрационного лагеря. В своем дневнике она писала:

Мне вообще не страшно. Не оттого, что я очень смелая, а от чувства, что все еще имею дело с людьми, и хочу попытаться, насколько мне это удастся, понять ход мыслей каждого, от кого бы они ни исходили. И это был еще один исторический момент этого утра. Он состоял не в том, что я была обругана несчастным гестаповцем, а в том, что я не была этим возмущена, скорее я ему сочувствовала. Больше всего мне бы хотелось его спросить: «У тебя что, было несчастливое детство или, может, тебя бросила девушка?» Он выглядел нервным, измученным, впрочем также по-настоящему неприятным и вялым. Мне очень захотелось тут же предложить ему психотерапию, поскольку я прекрасно понимала, что такие типы заслуживают сожаления лишь до тех пор, пока не могут причинить зла. Но если их спустить на человечество — становятся опасными для жизни[2].

Изучая факторы, которые влияют на нашу способность сохранять сочувствие, я был поражен ключевой ролью языка и того, как мы пользуемся словами. Я выделил особый подход к коммуникации — и к высказываниям, и к слушанию, — который позволяет нам давать от всего сердца, налаживая нашу связь с собой и с другими таким образом, чтобы наше природное сопереживание расцветало. Я называю этот подход ненасильственным общением, используя слово «ненасильственный» в том же смысле, что и Ганди, — то есть имея в виду естественное состояние сопереживания, когда в нашем сердце стихает насилие. Мы сами можем не считать свою манеру говорить «насильственной», но слова часто причиняют боль окружающим или нам самим. В некоторых сообществах описываемый мной процесс известен также как сопереживательное общение. В этой книге будет использоваться сокращение ННО, относящееся к ненасильственному, или сопереживательному, общению.

ННО — стратегия общения, которая помогает нам давать от всего сердца.

Способ сосредоточиться

ННО основано на языке и коммуникативных навыках, которые усиливают нашу способность оставаться человечными даже в сложных ситуациях. Ничего нового в этом нет — все, что я включил в стратегию ННО, было известно веками. Цель ННО — напомнить людям уже известное (то, как они должны относиться друг к другу) и помочь им жить, наглядно воплощая эти знания.

ННО — это путеводитель, который переформатирует то, как мы самовыражаемся и как мы слышим других. Вместо привычных автоматических реакций наши слова превращаются в осознанные ответы, основанные на крепком фундаменте осознанных восприятий, чувств и желаний. Это ведет к честному и ясному самовыражению, при котором мы в то же время уделяем другим внимание, полное уважения и сопереживания. В любом диалоге мы приобретаем возможность слышать глубокие потребности — свои и других людей. ННО учит нас внимательно наблюдать и уметь выделять разные типы поведения и условия, которые влияют на нас. Мы учимся идентифицировать и ясно выражать, чего именно мы хотим в каждой отдельно взятой ситуации. По форме это просто, но преображение происходит очень мощное.

Используя ННО, чтобы услышать глубинные потребности — свои и других, — мы начинаем воспринимать отношения в новом свете.

ННО заменяет наши старые паттерны самозащиты, отстранения или нападения, когда мы сталкиваемся с осуждением или критикой, и мы приходим к новому пониманию себя и других, а также наших намерений и отношений.

Сопротивление, самозащита и насильственные реакции сводятся к минимуму. Когда мы сосредоточены на прояснении того, что находится в фокусе наблюдения, что ощущается и в чем существует потребность (а не на диагностике и осуждении), мы открываем глубины своего собственного сопереживания. Делая акцент на глубоком слушании — других и нас самих, — ННО способствует уважению, внимательности и эмпатии, а также порождает взаимное желание давать от всего сердца.

Хотя я описываю ННО как «процесс общения» или «язык сопереживания», на самом деле ННО — это нечто большее, чем процесс или язык. На более глубоком уровне это постоянное напоминание нам о том, что нужно сосредоточиться на той области, где у нас больше всего шансов получить желаемое.

Вспомним анекдот о человеке, который ползает на четвереньках под уличным фонарем и что-то ищет. Проходящий мимо полицейский интересуется, что он делает. «Ищу ключи от машины», — отвечает человек, который, кажется, слегка пьян. «Вы здесь их уронили?» — спрашивает полицейский. «Нет, в переулке», — отвечает человек. Увидев ошарашенное выражение лица полицейского, человек торопливо добавляет: «Просто тут светлее».

Давайте направим свет разума в те места, где у нас есть надежда получить искомое.

Я считаю, что обусловленная моей культурной средой предрасположенность заставляет меня направлять внимание туда, где я вряд ли получу желаемое. Я разработал ННО как способ настраивать свое внимание — то есть направлять свет разума — в те места, где я могу получить искомое.

В жизни главное для меня — сопереживание, живой поток между мной и другими, когда обе стороны дают от всего сердца.

Это сопереживание, которое я также называю умением «давать от чистого сердца», выражено в следующих поэтических строках моего друга Рут Бебермейер:

Для меня величайший дар — Дарить тебе. Когда ты понимаешь, Какая для меня радость — Отдавать тебе. И я отдаю не